Тема милосердия и сострадания.

У того же Даля означено сначала через запятую: сердоболие, сочувствие, любовь на деле, готовность делать добро всякому. А дальше, через точку с запятой (!!!), - жалостливость, мягкосердость. Заметьте, ценитель и исследователь языка разделил в перечислении мягкосердость и сердоболие. И не зря. Чтобы сердце болеть могло, сочувствуя, сопереживая, это сердце твердостью и силой должно быть наделено. Вот Тайгана (taigana), едва заговорили об этом, сразу же вспомнила “удар милосердия” на поле боя, когда дарили покой смертельно раненому, избавляя от ненужных мучений. Для такого милосердия и сострадания большая сила духа нужна. Та же сила духа нужна для того, чтобы не вилять в словах, не извинять ложной боязнью “боль причинить” свою неспособность сказать человеку правду до той поры, пока не рухнет эта правда на его голову горным обвалом. Утаивая правду за обтекаемыми, нейтральными формулировками, мы надеемся, что вдруг все само образуется неким невероятным способом, рассосется… создавая человеку все условия для самообмана, делая неизбежно грядущий удар во сто крат болезненней.

Конечно, правда, сказанная в лицо с желанием только “правду сказать”, и приправленная часто раздражением, - это не милосердно. Но ведь сказано же, “любовь на деле”. Значит, с любовью (но не с соплями, не со слюнявой эмоциональностью) нужно подбирать слова.

И вот мы опять уткнулись в любовь. И в добро. И здесь ясно, что любовь – это не оберегание от любой боли, а стремление помочь избежать сильной боли – но не хитростью избежать, не обманом, а делом: любовь на деле. Когда ребенка наказывают за проступок со злостью, он обижается и злость появляется в нем – к тому, кто наказывает. Он опять совершит то же, но теперь постарается спрятать концы. Когда наказывают без злости, а по необходимости, потому что на маленьком промахе учат не совершить большой ошибки, ребенок понимает и запоминает.

Со взрослыми так же. Я это знаю, потому что мне нередко приходится говорить людям то, что они никогда не выслушают от кого-то еще, не обидевшись смертельно. Секрета нет: я говорю, исключив всякий свой собственный интерес в результате. Если интерес остается, то слова не дойдут, или отразятся не так. Это не слишком сложно, когда работаешь один на один. А когда любой результат так или иначе заденет других, совсем не чужих? Вот тут появляется большое желание скрыть, завуалировать, просто умолчать.

Маленькое умолчание тянет за собой следующее, чуть больше… Постепенно это превращается в почти ложь, а то и до просто лжи докатиться может. И рухает на голову того, кому когда-то по ложным мотивам не смог сказать что-то жесткое, но совершенно необходимое. Причем, когда снежный ком уже сам размером с гору, тогда и от эмоций трудно избавиться – злишься-то больше на себя за неспособность свою когда-то что-то сказать, но перекидываешь злость на того, кому не сказал. И эта твоя злость добавляется к обвалу, который обрушивается на голову обманувшегося человека – обманувшегося и твоими стараниями, между прочим.

Конечно, это работа – подобрать слова, найти подход. И нервы. Потому что запросто можно не угадать. Можно оказаться непонятым, можно подпортить отношения. Можно лишиться чего-то даже, возможностей каких-то, или благ.

И не пожалеть своих нервных клеток, не пожалеть терпения и внимания, не искать своей выгоды при этом – это тоже милосердие и сострадание, то, которое настоящее. То, которое “любовь на деле”, которое требует силы и смелости.