Не без трепета постучались мы в массивные двери настоятельских парадных покоев. Однако отец Мефодий вышел к нам совсем из другой двери, ведущей в скромную монашескую келью. На нем была простая черная ряса и маленькая круглая шапочка. Высокий, худощавый, с огромными проницательными глазами, с пышной седой бородкой он так доброжелательно, но в то же время испытующе посмотрел на нас, что в первый момент я раскаялась в своей дерзости. Тут идет своя, отрешенная от суеты жизнь, а мы бесцеремонно врываемся в нее. Но ведь не праздное любопытство, а глубокий интерес к истории Болгарии привел нас сюда, в этот затерянный среди высоких гор уединенный монастырь, построенный в глубине страны как оплот болгарского духа, хранитель национальных традиций и культуры, убежище тех, кто не желал смиряться с гневом иноземных поработителей. Здесь не раз укрывались бунтовщики и повстанцы В давние времена монах Паисий Хилендарский написал здесь первую книгу на кириллице - «Историю славяно-болгарскую», совершившую истинно культурную революцию в годы, когда службы в храмах велись и книги печатались на непонятном болгарам греческом языке.
Наверное, отец Мефодий угадал, какие чувства одолевали меня, - он улыбнулся и пригласил нас в парадные апартаменты - с коврами, уникальными иконами, старинной мебелью. Извинившись, удалился переодеться. Вернулся в шелковой голубой рясе, шитой серебром, высоком клобуке с длинной шелковой вуалью, большим распятием на груди. Пригласил осмотреть монастырь
Крест-распятие на груди монаха привлек внимание ребятишек, которые приехали сюда на экскурсию с родителями, и пока те осматривали храм и древнюю Хрельову башню, вертелись во дворе, норовя забраться по лестнице наверх, на галерею, вдоль которой находятся кельи монахов, или заглянуть в огромную прокопченную монастырскую кухню с массивной плитой и отверстием-вытяжкой в потолке.
Один из сорванцов осмелился подойти к величавому старцу и спросил:
- Дедушка, что у тебя на груди? Твой портрет?
- Это распятие, отрок.
- И я хочу такое же!
- Хочешь, да нельзя... Мне его дали потому, что я тут - начальник.
Архимандрит сказал это шутливо, на понятном мальчугану языке, а мне стало как-то не по себе от простодушной фамильярности ребенка. Отец Мефодий, принявший монашеский сан по глубокому внутреннему убеждению, не раз говорил при мне своему знакомому - переводчику: «Дня вас в конце жизни - темная бездна, а для меня - сияющие врата, к которым я иду всей своей жизнью».
Произнося эти слова, он явно жалел своего собеседника, человека хорошего, но неверующего, а, значит, по его мнению, не способно, о постичь высшие истины, открывшиеся ему самому. Анатолий, так звали переводчика, любил рассказывать о необыкновенном монахе, свободно владеющем многими иностранными языками, в том числе и русским, прекрасно знающем литературу и живопись многих стран, пишущем стихи и на русском тоже,- несколько старомодном, витиеватом, но торжественном и правильном.
Неспешной поступью настоятель пересек вымощенный булыжником монастырский двор, миновал взятый в трубу, оправленный камнем родник с кованым ковшом на цепи, и прошествовал к храму, расписанному снаружи яркими фресками. От непогоды их укрывала внешняя галерея На ней низенький сморщенный монах рассказывал всем, кто желал слушать, о змиях и дивах, грешниках и аде... Вокруг него собралась толпа. При виде настоятеля он замолчал, почтительно склонил голову.
Осмотрев храм, мы отправились в келью легендарного Паисия Хилендарского, где все выглядело так, как было в те далекие годы, когда монах-бунтарь создавал свое «крамольное» произведение. Сегодня кажется странным, что новая азбука трудно входила в жизнь, что ее приверженцев жестоко преследовали...
А потом мы долго беседовали в покоях настоятеля о вещах самых разных - религии, литературе, нравственности. Мой московский друг недавно вернулся из Германии, его интерес к религии во многом был вызван этой поездкой. Он сказал:
- Некоторые священнослужители на Западе утверждают, что страдания не угодны богу, что болезнь - грех,- и он замолчал, видимо, подыскивая слова.
- Вы хотите узнать мое мнение? - пришел ему на помощь настоятель. - Совершенно не согласен! Страдания неизбежны, они - двигатель жизни. Но важнее всего - любовь. С ней вынесешь любое страдание, любой труд-
- Но ведь в жизни чаще всего шишки валятся на того, кто меньше всего заслуживает наказания, кому нечего искупать страданием!
- В этом суть христианства. За грехи людей пострадал самый невинный. Христос молил Всевышнего пощадить Его, но Бог рассудил иначе.
- Что ж, вы вправе иметь такие суждения. А нам еще предстоит изучать религию предков, их веру, тысячелетнюю нашу культуру, истоки...
- Я понял, что это и привело вас сюда.
- Удивительное место! Удивительные судьбы. Какой гигант Паисий Хилендарский! Мощные корни питают нашу дружбу. Не кто-нибудь, а именно Россия восприняла аз буку Кирилла и Мефодия, дала ей размах и крылья, влила в нее могучую силу! - гость смутился, ему показалось, что слова прозвучали высокопарно, но он не знал, как иначе выразить чувства...
Представьте себе, как была я удивлена и взволнована, когда через год после встречи с отцом Мефодием получила от него написанное по-русски письмо. Это был отклик на мою первую поэтическую книгу «Под звездами Балканскими». На бланке с крестом и грифом «Рильская святая обитель. Игумен», было написано: «Глубокочтимая Елена Ивановна, дорогая наша Аленушка! Большое спасибо за чудные стихи! Ваши стихи не просто слова, но каждый стих - это полнота чувств, глубина мыслей, переживаний нежной души. Это - Ваша поэтическая биография, откровение Вашего мира душевного... Вам еще много писать под звездами и Балканскими, и Русскими, и другими. Много лет Вам жизни и творчества!.. С большим сердечным приветом Архимандрит Мефодий».
Наверное, кого-то смутит, что привожу это письмо, где столько похвал начинающему поэту. В письме их больше, они - от большой души отца Мефодия, от его веры в человека.
Письма это с гало для меня напутствием - как раз тогда задавалась вопросом - могу ли, имею ли право обнажать душу, раскрывать себя перед людьми. После этого письма постигла и навсегда приняла истину - только биография души питает поэзию. Отец Мефодий невольно стал моим первым наставником. Его напутствие не избавило меня от горьких разочарований в литературной моей жизни, но оно помогло мне почувствовать, как важно Слово правдивое, а еще я осознала, что только в доброте должны рождаться стихи, злое же слово, даже сказанное гениально, способно посеять только зло, разрушать, а не созидать. Для себя решила: если утрачу доброту - откажусь от литературы В яркие минуты я перечитывала письмо архимандрита, и оно заставляло меня быть терпимой к друзьям и близким, не ожесточаться и не соблазняться местью, если приходили обиды.
...С отцом Мефодием мне довелось встречаться еще не раз. Однажды он вынул из ларца стопку отпечатанных не машинке листочков и протянул мне несколько из них, попросив прочитать их позднее. Это были написанные по-русски его собственные стихи. Я знала, что отец Мефодий долго жил в Москве как представитель Болгарской церкви, любит нашу страну, хорошо знает ее, но эти строки о России родились задолго до знакомства с ней:
Ты - Родина моя вторая, но первая моя любовь!..
Мне не доводилось встречать признания более проникновенного...